Итак, мой отец родился месяц с небольшим спустя после начала войны.
Когда и он, и бабушка оправились после родов, дед отправил их в эвакуацию в Барнаул, где они и прожили до окончания войны, В отличие от многих, военные годы не были для них изнурительно тяжелы. В старом семейном альбоме была фотография тех лет - мой папа, кудрявый мальчик в бархатных штанишках и кофте с матросским воротником, прижимает к груди пушистую белую кошку. Мать впоследствии язвила, бывало, по этому поводу - если отец вдруг заводил речь о тяготах войны. Ее легко можно понять - ее-то семья хватила лиха в военные годы.
По окончании войны они вернулись обратно в Сталинград.
Отец рассказывал, что детство его прошло на Волге. Как и остальные мальчишки того времени, он был босоног и летней одеждой у него были длинные черные сатиновые трусы. Наверное, это было универсальной детской модой тех лет - единственное, что и мать, и отец вынесли общего из детства, были босые пятки, замозолевшие настолько, что можно было спокойно пробежать по битому стеклу и не почувствовать ничего, и черные сатиновые трусы. Как-то раз, когда мы приехали в отпуск к бабушке, они и меня обрядили в такие же трусы для прогулки во дворе, а я была достаточно большая, чтобы понимать, что это смешно, и слишком послушная, чтобы отказаться выйти в них во двор. К счастью, мучение трусами состоялось только один раз, а потом или они сами догадались, что этого делать больше не стоит, или подсказал кто, не знаю.
"Что значит - ты жил на Волге?" - спросила я как-то отца. Он пожал плечами. "То и значит. Утром возьмешь кусок хлеба, что даст мать, и на Волгу с пацанами. Ныряли под баржи, на спор, кто дольше. Ловили рыбу. Плавали на плотах". Один раз он поднырнул под баржу слишком далеко, и у него в легких закончился воздух. Выплыл чудом, сам не помнил, как. Кое-кто из его друзей так и остался там, под баржей или в водовороте, в холодной и синей Волге. Впрочем, плавать для этих пацанов было так же естественно, как и ходить.
Как ни странно, кошмаром его детских лет были погромы. Я не могла поверить - "Погромы? В Советском Союзе, после войны?" Наверное, это были не очень большие и не совсем смертельные погромы (хочется верить), но родные мои отсиживались в подвалах, прятались у друзей, и возвращались после в разоренный дом с классически вспоротыми подушками. Мать моя в погромы не верила, и он пару раз упрекнул ее в неверии. Я до сих пор помню эти его слова - "Трудно представить себе жизнь, в которй на твоих плечах постоянно висит проклятие "Жид пархатый". Наверное, это и в самом деле невозможно понять, если только в тебе не течет эта самая пресловутая еврейская кровь. Я, например, это не то, чтобы понимаю, a чую загривком. :(
При том, что отец проводил дни свои с такими же, как и он, мальчишками, воспитание его, видимо, все же отличалось от среднероссийского. Так, он рассказывал мне о том, как лет в четырнадцать чувствовал себя совершенно ущербным из-за неумения материться. Сверстники пытались помочь ему восполнить этот пробел, но, видимо, безуспешно. Наконец, кто-то додумался и дал отцу гениальный совет. "Возьми приставную лестницу, самую большую, какую найдешь, и приставь ее к стене. Потом подними ее - и урони на себя. Скажи то, что о ней думаешь, с чувством".
Должна заметить, что, очевидно, в те годы приставные лестницы встречались в повседневной жизни значительно более часто, чем сейчас. Я не уверена, что могла бы найти такую лестницу, если бы мне приспичило воспользоваться этим советом. (К счастью, благодаря влиянию матери, проблемы такoй не возникло никогда. Матушка у меня была знатной хулиганкой :)). Могу послать кого, как и куда угодно, не задумываясь).
Так вот, лестницу отец раздобыл. Отошел с ней к торцу дома, где прохожие появлялись нечасто. Прислонил к стене - уронил - сказал. Повторил восемь раз. К концу восьмого раза заметил, что в сторонке стоит и внимательно наблюдает его собственный отец...
Видимо, обучение сорвалось. Выражений сильнее "ядрена вошь" я от отца не слышала...
